Руслан ДЗКУЯ

“По разбитой пустыне судьбы….”

Можете ли вы себе представить, что человек, которому удается абсолютно все, чувствует себя одиноким и несчастливым? Я раньше думал — так не бывает. Оказалось, ошибался...

Я познакомился с Натальей Гаранькиной, когда все уже закончилось. 4 января 1996 года она погибла в автомобильной катастрофе. Остались рисунки, стихи, песни, фотографии — все то, что обычно интересует родных и никого больше. Какое-то время еще встречаются друзья, мать иногда получает письма. А потом — все. Дальше — тишина, как было сказано в одной неплохой пьесе. И только случай может вызвать из небытия человека, бывшего любимым, родным и ведь зачем-то рожденного.

Волей судьбы я оказался причастен к тайне чужой жизни. Я читал стихи и рассматривал рисунки, мне было позволено прочесть некоторые письма. Я невольно входил в эту запретную область, которую Наташа оберегала от всех, а порой и от самой себя. И все яснее мне становилось, что дело тут не в редкой одаренности Наташи — в том огромном мире, который ушел вместе с ней навсегда. Ушел, погас, закрылся.

Большую часть своей жизни Наташа прожила в северном городе Ухте. Говорят, люди там совсем иначе ощущают свою общность с природой. Там столько простора, что сознание собственного "я" не заполняет окружающее пространство. А если ты только часть, то поневоле хочется познать и целое.

Все вспоминают, что с детства она была лидером. К ней шли, ее слушали. Не знаю. Наверное, так. Но меня с тех пор как я познакомился с нею, не оставляет чувство, что всегда существовала она в неких двух измерениях. Прекрасно училась, всегда была в центре взимания — да, да, все это правда. Но, как ни обидно покажется ее прежним и нынешним друзьям, — не имеет это никакого значения. Потому что трудно представить себе человека, который находился бы в таком вопиющем, непереносимом разладе с действительностью. В разладе, чисто внешне ничем не определенном.

Хлопья снега под ладонью фонаря
Падают печально и уныло.
Я стою, за все себя коря,
За все горькое, что между нами было.
Угасает пепел сигареты.
Кто теперь расскажет мне о том.
Почему уходит жизнь, как лето.
Ты был прав, наверно, как всегда.
Просто я бессильна перед ночью,
Просто я пугаюсь иногда,
Что меня настигнет одиночество...

Наташа избрала себе чудесную, ясную профессию — архитектор. Сейчас легко предполагать — почему, и любая догадка будет по-своему верной. Мне кажется, что в этом выборе выявилась ее подсознательная тяга к вещам абсолютным, к понятиям чистым и законченным (а что может быть законченнее линии) Горьковский архитектурно-строительный институт, где довелось учиться, был ею любим. Но был и в тягость. Там была Жизнь, но была и действительность. Все мы, пройдя через период юношеской раздвоенности, рано или поздно понимаем, что лучше смириться. Ну не воевать же все время! А что делать тем, кто смириться не может?! Наташа никогда не прятала глаз. Она искала новых впечатлений и не теряла надежды. Но будущее почему-то страшило ее. Словно каждый день воспринимала она как шаг. К чему? Это станет ясно потом... "Мама, сегодня день рождения у Светы. Не хочу. Через две недели мой. Не хочу еще больше..."

По ее записям, воспоминаниям друзей легко очертить круг пристрастий. Сальвадор Дали и группа "Кино", "Сердце Азии" Рериха и Шри Чинмой, Марина Цветаева, Николай Рубцов. И во всем этом — словно голос с той стороны. Голос, которым она пыталась отозваться.

Она любила писать письма и открытки, дарила рисунки и стихи, фотографии, игрушки, говорила (это помнят точно): "Я подарю тебе столько, что ты каждую минуту будешь помнить обо мне..." О чем это? Ее и так любили все, с кем сводила судьба, ее и сейчас все помнят. О том, должно быть, что она хотела быть понятой, понятой так, как это было нужно ей — сейчас, здесь, на этой земле.

Ветер бросил под ноги россыпью
Желто-красную песню листвы.
Я по ней осторожной поступью
Ухожу от людской молвы...

Кажется, она не любила Уолта Уитмена. Во всяком случае, я нигде не встретил упоминания Наташей этого имени. Но по крови (той самой, поэтической крови) она была его бесспорной сестрой. И снился им один и тот же город. Нет, не так: Город. Никто лучше не понимал его. Никто так не видел красоты в его отточенных и чуть холодноватых линиях. Если бы планам, оставленным Наташей в набросках, суждено было когда-нибудь воплотиться, мы увидели бы, как властная воля художника творит жизнь, в которой — по определению — нет места поступкам низким и некрасивым.

В Твери Наташа прожила всего несколько лет. Вживалась в город трудно, хотя по-своему любила его. Тверь ведь город холодный, неласковый. Внешне все было нормально. Работа, в которой была удачлива, круг друзей (и она, как водится, в центре), замужество по любви. Наташа лихо водила автомобиль, завораживающе пела, и не знай я ее стихов, первый сказал бы: какое одиночество, все же так славно? Но это для нас с вами — славно...

Когда вы шагнете в сказку
Новогодних чудес колдовских
И время помчится в салазках
Обычных сует людских,
Взгляните в ночное небо.
Там будет гореть звезда,
В которой хотелось мне бы
Стать чем-то Вам навсегда.
Она хоть мала, но прекрасна,
Пусть дарит Вам добрый свет.
Без Вас она так несчастна
Была столько долгих лет.
Теперь ее блеск стал заметней,
И все это только для Вас.
В любви своей безответной
Она Вам себя отдаст.
Вы просто поверьте в это.
Она будет Вас хранить,
Всегда будет рядом где-то
С божественным тайная нить.

Я много раз (и всегда невнимательно) читал о том, что иные люди задолго предчувствуют свою судьбу. Все это не слишком убеждало, потому что у обратного счета свои законы. Погиб поэт, и начинаем мы с особым пристрастием вчитываться в его строчки. И видим то, что уже готовы увидеть. Даже если между предчувствием и тем, что сбылось, — расстояние в несколько лет. Но в случае с Наташей столкнулся с чем-то совершенно мистическим, чему сам я никакого объяснения дать не могу.

Вот рисунок Наташи, датированный концом декабря 1995 года. На нем ясно различимо место катастрофы. На нем церковь, кресты — как раз по числу погибших. Вы думаете, совпадение? Воля ваша — думайте так. Но вот и стихотворение, написанное несколькими днями раньше, и тоже — из последних.

По разбитой пустыне судьбы Я иду в тот мираж голубой. А во сне почему-то гробы И все кто-то приходит за мной. Обещаю пойти, но боюсь — Как-то страшно жизнь оставлять. Ведь оттуда уже не вернусь, Значит, надо пока подождать. Я запуталась в мыслях своих. И от этого трудно другим. Я в мечтах воспаленно-больных Становлюсь в стае волком чужим. Я теряюсь в дремучих лесах, Тех, что раньше были светлы. И какой-то испуг в глазах, И слезы, как капли смолы. Я смотрю в белый диск луны, Плача в черную пустоту. Гул в ушах от ночной тишины Заглушает мою мечту. Белый ангел прошел стороной, Я кричу, только крик, как стон. Чернота стала крепкой стеной, А за ней — колокольный звон. Может, это кошмарный сон, И проснуться пора давно, Но, увы, я не сплю, а он Воду вновь превращает в вино. Мне б забыть обо всем хоть на миг И войти в золотой Божий храм, Только снова от боли крик И свинцовая тяжесть к ногам...

А на днях Наташина мама получила из Ухты письмо. "Не могу не откликнуться на просьбу одноклассников Наташи в их порыве — сборе средств для издания сборника стихов. Посылаю Вам, хоть мизерный, свой вклад в это дело. Я очень старый человек (.мне 85-й год), но стихи Наташи глубоко тронули душу. Как мудра ваша дочка, как тонко чувствовала и понимала боль женской души, красоту природы. Особенно близко мне ее последнее стихотворение о звезде:

Она хоть мала, но прекрасна,
Пусть дарит Вам добрый свет...